Гончар, народный мастер России, член Союза художников России. Родился в городе Череповце Вологодской области. Обучался гончарному ремеслу у С.А. Лопатенко. С 2000 г. Александр Николаевич постоянный участник городских, областных, всероссийских и международных художественных выставок. Его произведения находятся в коллекциях музеев Вологодской и Архангельской областей, Скопинском музее гончаров, а также в частных собраниях в России и за рубежом. С 2011 года Александр Зварич сотрудничает со Школой ремёсел Соловецкого музея-заповедника.
Интервью «Смысл формы: разговор с керамистом Александром Зваричем»
беседовала С.В. Рапенкова
(«Соловецкое море», № 13, 2014 г.)
Я запомнила Александра Зварича на Соловках в конце лета 2011 г. Катер «Василий Косяков» уходил от Тамарина причала. Мы провожали очередную партию гостей. Шёл мелкий дождь, и Саша, прощаясь, обронил: «Мне было с вами хорошо…»
Простота фразы отпечаталась в голове, и следующим летом я уже внимательно следила за его руками, которые показывали всем желающим, как просто вытянуть на гончарном круге высокий кувшин или большое блюдо. Лаконичность движений завораживала, идеальный изгиб предметов заставлял думать о близком, но вечном. Оказалось, что правильно найденная форма всегда звучит. Волна глины на круге достигает взгляда, волна звука из окарины достигает сердца, а беломорская волна достигает горизонта, за которым и хранится тот самый смысл.
Идём по жизни, какой-то опыт за плечами оставляем… Если спросить меня, были ли напрасно прожитые дни, — всего было много. Мне кажется, что происходящее с тобой в данный момент предвосхищает, что будет впереди. Опыт военного человека пригодился мне полностью, — это и внутренняя дисциплина, и принятие решений. Каждый день — это день из МОЕЙ жизни. Мне нужен этот опыт.
Счастье — это и люди, которые тебя окружают, и любимая профессия, и возможность заниматься чем хочешь. Но всё равно получается неполная картина. Полная картина — это когда есть атмосфера, в которой всё время хочется купаться. Когда рядом люди, в которых всё — от сердца, когда видишь в глазах свет. Этого словами не объяснить.
Я родился в 1968 году. В 1986-м, через год после окончания школы, поступил в Донецкое высшее военно-политическое училище. Мои дядя по линии отца и двоюродный брат были хорошими военными. Я ими гордился. Это поднимало меня всё время. В те времена надо было искать себя не «снаружи», а «внутри». Дед прошёл две войны, помер бессребреником, — соломенная крыша, бабушка всегда босая. Её ноги обуви не знали. Я её такой и запомнил. Жизнь, где постоянно надо трудиться… Они на Украине жили, дед с бабушкой. Другая моя бабушка с Вологодской области тоже считала, что внуки должны трудиться: дрова, сенокос… Я её добрым словом вспоминаю. Рано понял, что человек должен всегда работать. Это нравилось, потому что было настоящим. Я первый стог сметал, когда мне было лет восемь. Сейчас дети вообще вряд ли знают, что такое стог. Благодаря им, моим бабушкам и дедушкам, мне всегда хотелось иметь свой дом на земле. И он появился — в 10 км от Ферапонтово. Данильцево моя деревня называется.
В 1990 году окончил военное училище и попал в Южную Осетию, в город Цхинвал, где изнутри наблюдал за процессом развала большой страны. Армия переживала непростые времена. Служил в боевом вертолётном полку замполитом отдельной роты связи. Наш полк располагался на самой границе Грузии и Осетии. В моей роте три грузина и семь осетин служили прапорщиками. А я — 22-летний «безусый» лейтенант… И надо было как-то научиться во всем этом плавать. Самым трудным было то, что я туда семью привёз. Город жгли и было неспокойно.
Потом вернулся на Украину, работал в школе военруком, историю Украины преподавал в 5-х классах. В области гуманитарных образовательных программ процветало русофобство, и так мне неловко стало перед самим собой, что вскоре мы с Украины уехали в Череповец, на родину.
Ещё в военном училище были стажировки в Москве и Киеве. И меня всё время тянуло или на Крещатик или на Арбат. Там свободные художники рисуют портреты. Почувствовал непреодолимое желание попробовать себя в графике. Домой приехал, грифелей насобирал, начал рисовать, даже кое-что продавалось. Поступил на худграф в Череповце, проучился недолго и понял, что надо в другом себя искать. Судьба и случай свели с народным мастером Сергеем Александровичем Лопатенко, который открыл для меня мир народной традиционной керамики. Я как в первый раз зашёл к нему в мастерскую, так и пропал. Попал — и пропал. Когда Сергей дал мне в руки первый кусок глины, этот кусок стал для меня вожделенным. Я его и скручивал, и мял, и обратно в комок собирал… Этот кусочек был для меня богатством. Как-то встречаю бывшего коллегу по работе, чемпиона по офицерскому троеборью, а у меня в руках два тяжеленных пакета с глиной. Он меня спрашивает: «Саша, что тащишь?» А я отвечаю: «Дело жизни».
Потом наступил трудный период: вроде чему-то научился, надо реализовываться, а как? Нет мастерской, нет печки, нет ничего. Первая глина появилась, ну и что с ней делать? — Сделал мастерскую в прихожей своей квартиры. Это была первая моя гончарная мастерская. Семье низкий поклон, — меня надо было терпеть с этой глиной в квартире. Я — одержимый человек, но это не значит, что все должны такими быть. Мы с супругой стали расти как профессионалы одновременно. И надо было кому-то уступить, и карт-бланш был дан мне.
Работал в прихожей, в холодном гараже печку построил, вода — в колонке за километр. Сейчас, если вернуться в то время, ещё бы подумал, стоит ли начинать в таких условиях. А тогда проходил сквозь стены, чтобы преуспеть в своем мастерстве.
За электрический гончарный круг сел через полтора года обучения. До этого у меня был архаичный ручной. И я на нём медленно, не торопясь, понимая смысл построения предмета, тренировался.
Чем художник от ремесленника отличается? Ремесленник — не всегда художник, а художник — всегда крепкий ремесленник. Художник должен владеть настоящим, поднятым от земли, ремеслом. Художник видит вещь не так, как все, немножко по-своему. И это своеобразие он другим показывает. Первые мои работы, которые участвовали в выставке «Молодые художники России» 2001 г. в Москве, были сняты с ручного круга.
Вся жизнь — это учёба. В нашем ремесле очень много составляющих. Кто-то хорошо «тянет», чувствует форму. Но гончар — это ещё и технолог. И сварщиком неплохим надо быть. Хорошо бы уметь самому делать печи.
Когда в деревне дом купил, у меня каждое лето было выездное: в мае уезжал, а в октябре возвращался. Хотелось в земле копаться, и огород был «важнее» керамики. Это в целом созидание: земля родит для нас, мы рождаем для людей. И процесс созидания очень приятен, — когда ты САМ умеешь делать, а не только советовать.
В 2008 году я первый раз попал на Соловки, приехав на соловецкую ярмарку. С 2010 года приезжаю работать в гончарной мастерской как обучающий мастер. И каждый раз приезжаю сюда новым. У меня очень напряжённая работа в Череповце, и Соловки — это глоток воздуха. Нравится приезжать сюда по делу, решать интересные задачи. Я не привык быть туристом. Для меня люди на Соловках очень важны. Они здесь другие, ближе к свету что ли. Так же как и я — другой, чем в городе. На Соловках я успеваю их разглядеть, с ними пообщаться. Мы на Соловках повернуты друг к другу.
Правильный путь — когда себе не врёшь и понимаешь, чтó ты из себя представляешь на сегодняшний день. Художники о себе всё знают. Окружающие могут на их счёт заблуждаться, но сам художник всегда знает, что он делает.
Все мои достижения в творчестве — на плечах моей семьи. Цель была — углубиться в материал, почувствовать его. И вскоре я понял, что мне удается убедить людей не словами, а своими работами.
Для художника выставочная деятельность — неотъемлемая часть творческого процесса. В этом смысле выставки — это сильнейший стимул для новаций, преодоления себя, работа, из которой выходишь вооружённый новым опытом.
Моя персональная выставка «Чёрное и белое» в марте 2013 г. в Вологде была интересна по замыслу и решению поставленных задач. Я её сделал за два месяца, практически живя в мастерской. С одной стороны, чёрное и белое — это конфликт, а с другой стороны в керамике эти цвета равновесно и нескучно могут сочетаться. Надо было показать конкретные стилевые решения, вписать предметы в контекст выставочного зала, оформить стены… Чтобы люди пришли, порадовались… или поругались. Но чтобы эмоция была!
Технология чернолощёной керамики уходит корнями вглубь веков. «Безкислородный» обжиг на дровах при различных температурах, может давать совершенно различные эффекты. Это достигается через немалое количество экспериментов.
Белый цвет — провокация. Его я добивался через ангобы, эмали, глазури. Не знал, получится или нет. Напряжение было при каждом обжиге. Каждый предмет на выставке уникальный, и повторить его было нельзя, потому что на подготовку отводилось очень мало времени. Применялись разные технологии: чёрный обжиг, обварка, глазурование, работа по белому черепку, японская техника «раку». У меня сын стал серьёзно керамикой заниматься, и часть работ на выставке была его.
Когда занимаешься народным искусством, внутри тебя столько форм, что практически не ошибаешься. Форма — это постижение гармонии. Человек может хорошо тянуть предмет, а форму не видит. Есть желание, усилие, возможность, а он «золотого сечения» не чувствует.
Художники в своём творчестве закрыты для обывателя. Я сумел остановиться и не пройти мимо любимого дела. Каждому даётся шанс, но не каждый может вовремя его заметить, быть с собою честен. И идёт в другую сторону.
Трудно, но хорошо. Чем сильнее ты день насытил, тем слаще спится ночью. День сжатый, живой, в него столько вмещается!