Продолжаем серию интервью с участниками конференции «История страны в судьбах узников Соловецких лагерей». Представляем Вашему вниманию интервью с Еленой Константиновной Поздеевой доцентом Волго-Вятского института МГЮА в г. Кирове, кандидатом педагогических наук.
В ходе научного события исследователь представила доклад «Г.О. Тарловский. Возвращение в семью», посвященный исследованию семейной истории.
Вопрос: В ходе выступления на конференции Вы рассказали о том, как начали заниматься исследованием истории своей семьи. Можете ли вы кратко повторить этот рассказ для наших читателей? Почему Вы стали изучать историю Вашего дедушки Гершона Йоселевича Тарловского?
Ответ: Большую часть жизни я ничего не знала о своем деде. В детстве мы с братом задавали папе вопросы о его родителях. Все его объяснение укладывалось в несколько предложений. «Мама погибла во время войны. Папа умер, когда я был маленький. Я его совсем не помню». «Почему твой папа умер?» «Болел». «Чем он болел?» «Не знаю, не помню, я был очень маленький». На этом расспросы заканчивались, хотя чувствовалась некая недосказанность.
Папа никому в семье не рассказывал об отце. И только когда началась перестройка, в стране появилась гласность и стало возможным открыто говорить о страшных фактах, связанных со сталинскими репрессиями, папа признался нам – своей жене, с которой на тот момент прожил около четверти века, своим взрослым детям, - что его отец, Тарловский Герасим Осипович, погиб в ГУЛАГе, куда его отправили как «врага народа». Да, изначально я знала своего деда под этим именем – Герасим Осипович (мой папа Константин Герасимович). О том, что его настоящее имя Гершон Йоселевич, я узнала позднее, когда начала заниматься поисковой работой.
Что я знала о своем деде до этого? Папа рассказывал, что, со слов его мамы, его отец был участником еврейского рабочего движения БУНД. В 1932 году Тарловский Г.О. был арестован в Архангельске и отправлен в ссылку. По возвращении из ссылки он вместе с женой был вынужден уехать жить в Крым, так как его жена, моя бабушка, болела туберкулезом. В конце 30-х годов его вновь арестовали, и на свободу он уже не вышел.
Мы сделали запрос в архив ФСБ по Архангельской области и получили копии нескольких страниц следственного дела деда. Собрав весь имеющийся материал, довольно скудный, как сейчас очевидно, я опубликовала его в журнале «Чайка». Статья была посвящена также и моей бабушке Софье, жене Герасима, которая погибла в 1942 году в Теберде. У нас есть выписка из книги «Документы обвиняют», где описана страшная трагедия уничтожения евреев фашистами во время их отступления.
Кстати, инициатива публикации статьи исходила от издателей журнала, папиных родственников. Они были в курсе всей истории и предложили: «Почему бы тебе не написать обо всем этом статью?»
Я написала статью, закончив ее словами: «...больше мы ничего не узнаем об этом человеке», так как искренне считала, что то, что удалось найти, и так огромное везение.
Прошло около месяца, и неожиданно через редакцию журнала «Чайка» со мной связалась сотрудница Питерского отделения «Мемориала» Елена (в настоящее время организация включена в список иностранных агентов). Она натолкнулась в интернете на эту статью и, таким образом, вышла на меня. В редкой книге “Letters from Russian Prisoners” Елена нашла фотографию моего деда. Снимок очень качественный, сделанный в мастерской, с подписью – Gershun Tarlovsky (“Geraska”) Student. Так, мы узнали настоящее имя деда.
Вопрос: То есть исследование истории Вашего деда началось с одной статьи в газете «Чайка», в которой Вы в целом описывали семейную историю?
Ответ: Верно. Меня очень вдохновило то, что мы получили фотографию деда. Оказывается, есть люди, которые занимаются подобной работой. В получении новой информации в дальнейшем существенную помощь мне оказала сотрудница московского «Мемориала» (в настоящее время организация включена в список иностранных агентов) Ирина Островская. Она расписала весь алгоритм работы: по адресам, местам, текстам. Так получилась вторая статья, потом набрался материал на третью. Сейчас у меня сделаны новые запросы, но я так понимаю, что большую часть материалов я уже собрала. Сейчас я хочу найти сведения по аресту деда и его суду в Ганновере. Об этом есть информация в одном из протоколов допроса. (Во время Первой мировой войны мой дед дважды попадал в немецкий плен). В Польшу делала запросы, в Беларусь, где дед также участвовал в революционном рабочем движении, за что преследовался полицией. Оттуда пришли отрицательные ответы, но не факт, что там ничего нет.
Почему я все это делаю? В какой-то момент пришло понимание, что все, что случилось когда-то с нашими предками, может уйти безвозвратно, исчезнуть из этого мира вместе с ними, если эту память, эту информацию не собрать, не сохранить. Это надо нам, живущим сегодня; ведь чем лучше мы знаем наш род, наших предков, тем мы сильнее и увереннее стоим на этой земле.
Я стала активно расспрашивать своего папу о его родителях. Хотя ему сейчас 93 года, он все хорошо помнит. К сожалению, знал он о своем отце очень мало. Но все его воспоминания я записала на диктофон, получились целые часы записи.
Вопрос: Правильно ли мы понимаем, что изучение семейной истории открыло для Вас историю Соловецкого архипелага?
Ответ: Да. То есть до этого я знала про Соловки, но мы не представляли, что дед был узником Соловецкого лагеря. Впервые я прочитала об этом в следственном деле по аресту 1932 года. Оказывается, это был второй арест моего деда после того, как он оказался в СССР. До этого его арестовали в 1922 году, сразу после того, как он нелегально перешел советско-польскую границу и примкнул к анархической организации в Москве. В 1923 году его осудили, после чего он оказался на Соловках. Таким образом, мой дед, оказывается, был одним из первых узников Соловецкого лагеря особого назначения.
Как я вышла на музей? В ходе поисковой работы я делала запросы, сотни запросов: в архивы ФСБ, ФСИН, МВД, по всей стране. Чаще всего ответы приходили «пустые», со словами, что «сведениями в отношении данного лица мы не располагаем». Но иногда в ответах содержались адреса организаций, куда еще можно обратиться. Так у меня оказался адрес Соловецкого музея-заповедника. Я написала, и мне прислали справку на Тарловского Герасима Осиповича, из которой я узнала, что дед содержался в Муксаломском политскиту. В свою очередь, я выслала в Музей все имеющиеся у меня материалы о моем деде. Так завязалась переписка с Анной Петровной (прим.: Анна Петровна Яковлева ведущий научный сотрудник музея).
Потом Ирина Островская мне посоветовала: «Вы узнайте, откуда у них материал, на основании которого составили справку». Я позвонила и разговаривала с Татьяной Юрьевной (прим.: сотрудник отдела истории Соловецкого архипелага). Она рассказала о конференциях и спросила, есть ли у меня желание выступить с докладом. Конечно! Очень большое желание! Но тут начался ковид, и два года конференции не проводились. Может, это к лучшему, потому что в этом году конференция очень значимая, посвящена 100-летию с даты создания Соловецкого лагеря особого назначения.
Вопрос: Перейдем к несколько философскому вопросу. Вы рассказали историю своего деда и таких судеб у нас в стране очень много. Как Вы считаете, какова роль отдельно взятой личности в таких масштабных исторических процессах и какими качествами должен был обладать человек, чтобы пережить много страшных событий, которые тогда происходили?
Ответ: Конечно, лучше не в целом говорить, я не философ. По своему деду могу сказать: он был убежденным человеком, как сейчас говорят, идейным. И на протяжении всей своей жизни он оставался верным своим взглядам. Из протокола: «В 15 лет Тарловский стал убежденным анархистом». Во всех протоколах он подтверждал приверженность анархической идее. Мой дед был анархистом-синдикалистом, то есть выступал за права рабочих, за их право управлять производством, получать равную оплату за свой труд. Как-то одна знакомая сказала мне: «Признал бы сразу свою вину, отказался от своих взглядов – и оказался бы на свободе, был бы жив!». Но он так не мог. Он относится к категории людей, которых, мне кажется, сейчас уже мало. Он верил в свое дело, и не мог его предать. Борьба за права рабочих была смыслом всей его жизни. Конечно, один человек не может победить государственную машину, но он не думал об этом.
Вопрос: Вы занимаетесь преподавательской деятельностью и наверняка много общаетесь с молодым поколением, в частности со студентами. Как вы считаете, тема репрессий и лагерей вообще привлекает молодое поколение, они интересуются ей?
Ответ: Мне кажется, молодежь данная тема не очень затрагивает. Они слишком далеки от этого. В школьных учебниках о репрессиях ничего практически не пишут. Если в семье об этом говорят, если старшие поколения рассказывают подобные семейные истории, то дети, молодежь могут ими заинтересоваться. Мои дети, как сейчас говорят, «в теме»; они следят за всеми моими поисками, радуются каждому новому «открытию». Раньше, до перестройки, говорить о том трагическом периоде было не то, что не принято, а даже опасно. Мне кажется, что сейчас даже взрослые не очень интересуются этой темой.
Приведу пример. Когда берешь материалы архивного дела, там записано, кто еще его брал для ознакомления. По Архангельскому делу 1932 года, помимо моего деда, проходило еще 15 человек. Я была первая, кто его читала. По анкетам у большинства из этих 15 человек были семьи: братья, сестры, жены, дети. То есть, никто из родственников этих людей данным делом не интересовался.
Вопрос: Как вы думаете, как в наше время, какими средствами и способами, кроме конференций и научных публикаций, можно сохранять память о лагерях и репрессиях и как-то эту страницу истории освещать для молодого поколения?
Ответ: Во-первых, об этом надо говорить в семье, особенно, если кто-либо из родственников был репрессирован. Главное, надо заинтересовать человека данной темой, и это побудит его к дальнейшим действиям. В интернете сегодня можно найти массу различных материалов. Самое простое – это кино, конечно. «Собибор», например, такого рода фильмы. Есть много литературных произведений, посвященных лагерной тематике. Я понимаю, что молодежь сегодня в большинстве своем не любит читать, но книги – это тот носитель, который сохраняет информацию на века. Кстати, я написала книгу об истории своей семьи и подарила ее Музею. Она называется «Крутится-вертится шар голубой» (Елена Тара). Полезно организовывать поездки. Здесь, на Соловках, в гостинице, где я живу, много школьников, приехавших на экскурсию. И это здорово. Я думаю, у ребят надолго останутся впечатления, которые, возможно побудят их самим что-то искать в этом направлении. В Москве есть замечательный музей ГУЛАГа, куда также стоит сходить.
Вопрос: Вы на Соловках в первый раз. Какое впечатление на Вас оказали Соловецкие острова?
Ответ: Вы знаете, очень необычное ощущение. Возможно, в какой-то мере это связано с тем, что я здесь оказалась без всякой связи с внешним миром, мой «Билайн» на острове не ловит. Таким образом, ничего не отвлекает меня, остается чистота впечатлений. Я провалилась в эпохи, которые перемешались самым неожиданным образом. С одной стороны, великолепный монастырский комплекс, от которого исходит величие и благодать, а с другой, все, что находится за стенами монастыря, дышит страданиями и безысходностью, которые впитала Соловецкая земля за годы существования лагеря.
Вопрос: Наверное, Вы ещё с личной историей проживаете и ощущаете Соловки сейчас?
Ответ: Когда мы сегодня пришли в храм, нам рассказали, что в период лагеря здесь располагалась карантинная рота. Первых политзеков, попавших на Соловки, размещали прямо в храме, на нарах, по триста человек. Я так понимаю, что мой дед был среди них. Я стояла и думала: в каком месте у него были нары, на какую стену падал его взгляд – ровно 100 лет назад! Мог ли он представить, что его внучка будет вот так стоять в этом же пространстве, разделенная с ним целым веком во времени, но, в отличие от него, свободная.